Таверна называлась «Под крылом у Антараса», но это было чистой воды вранье и рекламный трюк – от Охотничьей деревни до логова чешуйчатого живоглота чесать и чесать, даже если тебе в спину дует какой-нибудь маг. Отсюда вообще долго добираться до сколько-нибудь приличного городишки вроде Гирана. Одним словом, глушь, да еще полная всякого пестрого сброда.
Вот, например, таверна… Ею заправлял брюхастый гнум с подстриженной седой бородой, а гнумы, как известно, накормят капустной похлебкой даже распоследнего багбира, если тому вздумается закусить не человеком, а человеческой пищей, - лишь бы людоед не забыл расплатиться, не бил стекла и не журчал струей в окно, на стражников. Стражники могут и обидеть хозяина на деньги, а гнум без денег - что рыба без воды, долго не протянет.
Так вот, таверна… У стойки, колено к колену, сидели две темные эльфки и деликатно объедали куриные бедрышки. Каждая – не просто «ничего себе», а «ничего себе» с восклицательным знаком. Это у них у всех такая порода: хоть в мрамор, хоть на холст, но лучше в постель. Правда, давно подмечено, что чем короче у эльфки подол, тем сквернее у нее характер и острее язык. Самые злонравные из темных магичек вообще бегают чуть ли не голышом, а попробуй соскабрезничай на этот счет, хоронить будут пустой гроб.
Вот и к этим никто не цеплялся. Ни мрачно напивавшийся орк, перегруженный мускулами и броней, ни рыжий лучник, выбравший себе угол потемнее, ни даже соплеменник – беловолосый эльф с надменным сосредоточенным лицом. Последний вообще делал вид, что вокруг него никого нет и это не питейное заведение среднего пошиба, а пиршественный зал в Аденском замке. Отужинав, он вышел, а ровно через минуту поднялся и лучник, присоединившись к эльфу на улице. Оба по-прежнему вели себя так, будто не знакомы друг с другом. Темные личности, каких пруд пруди по всему материку.
Уже вечерело, но крики торговцев, доносившиеся с площади, и не думали стихать. Кто-то пытался продать побывавший в сражениях меч, называя его не сточенным, а заточенным; другой зазывала впаривал недотепе из Глудина обычный блестящий камушек, выдавая его за легендарный кристалл чистоты… Обычное, в общем, дело. В уличный гул вплетались негромкие голоса эльфиек, беседовавших о чем-то своем. На кухне грюкала посудой то ли жена, то ли дочь, то ли внучка держателя заведения – у этих гнумов возраста не разберешь.
Когда заскрипели дверные петли, орк смотрел в кружку, а эльфийки друг на друга, поэтому вошедшая девушка напоролась только на взгляд хозяина, которому стойка доходила аккурат до бороды. Белозубо улыбнувшись, она пересекла зал и остановилась, стаскивая перчатки.
Наметанный глаз коротыша оценил посетительницу примерно в два миллиона золотых монет; именно на столько тянул ее запыленный легкий доспех в совокупности с тонким клинком на поясе.
У девушки были очень светлые, словно выбеленные солнцем волосы и короткая стрижка. Загорелое лицо с правильными чертами и открытый взгляд могли бы вызвать у тавернщика желание накормить клиентку в долг, не будь он гнумом. Но хозяин _был_ гнумом, в родителях имел гнумов, а дедушкой звал держателя городских складов. Он натужно улыбнулся, расколов физиономию трещинами морщин, и поинтересовался, чего надобно милой даме, одновременно прикидывая, кого это к нему занесло.
Синие глаза юной хуманки выражали готовность причинять добро и наносить справедливость от Глудина до Адена и от Хейне до северных гор. Но ее руки, с которых только что сползли кожаные перчатки, явно не привыкли к тяжелой работе или к тяжелому оружию, да и доспех у девушки был слишком легкий для рыцаря света. Куртку и юбку, сшитые из шкуры дикого мантикора, обычно выбирают лучницы или…
Додумать мысль гнуму не дали. Девушка, осматриваясь, зацепила рассеянным взглядом оконный проем и поступила странно.
По правде говоря, трактирщик привык, что в городе постоянно что-то случается. То прямо на площадь выкинет дохлого дракона размером с собаку, то истеричный некромант устроит парад нежити, после чего у посетителей надолго пропадет аппетит… За воротами происходит поединок за поединком, клерики хрипнут от выкрикивания святых слов – и остается только подивиться неприхотливости Эйнхазад, которая не обделяет своей милостью ни одну живую душу.
Нет, нельзя сказать, что в таверне произошло нечто из ряда вон выходящее. Просто светловолосая девушка ни с того, ни с сего изменилась в лице, достойным акробатки прыжком переместилась за стойку, присела и умоляюще приложила к губам палец. Гнум, пропустив сквозь пальцы куцую бороду, принялся за новую цепочку умозаключений, но еще на первом звене ее оборвал визг несмазанных петель.
Новых посетителей было аж двое. Худосочный клирик-оборванец вошел первым, а за ним в таверну устало вдвинулся широкоплечий молодой человек не самого парадного вида. Обляпанные грязью сапоги и подозрительные пятна на наручах оповещали любопытных, что парень недавно побывал в крупной передряге. Закрыв дверь, он с порога потребовал ужин себе и товарищу, на первый взгляд – нищему послушнику храма Света из тех, что зарабатывают себе на хлеб, прибиваясь к наемным воинам. Хозяин, косясь на затихшую под стойкой девушку, суетливо распорядился... а пока официантка, орчиха-полукровка, несет посетителям заказанный ужин, рассмотрим наших героев поближе.
Начнем, пожалуй, с клерика.
Принадлежность к сословию «святых людей» выдает разве что амуниция юноши. И его компания. Потому что кожаный доспех его спутника прикрывают некогда бывшие белыми, а теперь ставшие неопределенно серого цвета чехлы с вышитыми на них красными львами. Сразу видно, что молодой воитель уже чего-то добился в своей жизни, раз сумел приобрести столь неплохую броню. Спрашивается, на кой черт воину таскать за собой мага в паршивой робе, да еще и со столь потрепанной книгой, в которой запросто можно узнать молитвенник? Уж наверняка не от добросердечия, - доброты, особенно бескорыстной, Аден не знал. Значит, клирик. Значит, вся его задача во время боя, - не глушить врага спеллбуком, а помогать воину молитвой да божьим словом. А оружие да доспех… это дело наживное. Священники высокого ранга неплохо зарабатывают. Этот, судя по всему, пока что только учится.
Что касается его спутника, то обладатель некогда белых чехлов, заляпанных сапог и латных перчаток, которые он к тому времени уже успел стянуть, тоже не похож на зажиточного горожанина. Да, уже не любитель, но еще и не профессионал. Наметанный глаз гнома-трактирщика сразу же выделил рукоять кинжала, висевшего у бедра молодого человека. Охотник за сокровищами, с легким недовольством подумал гном. Значит, драчун и забияка, - не особо красноречивый, но мастерски орудующий кинжалом. Почему мастерски? Потому что смог дожить до белых чехлов, клерика в компании и средней толщины кошелька, - вон, как щедро за ужин расплатились… Гном еще немного поразмышлял и решил не выпускать эту парочку из внимания. Если кинжальщик напьется и начнет буянить, а «святой отец» лечить его во время драки, то проблем не оберешься. И имуществу порча и престиж подорван… какому кабатчику захочется быть ославленным столь паскудным образом?
Да никакому.
Еще и девка эта…
Поднос брякнул о столешницу. Звякнули монеты; полуорка скользнула взглядом по казавшимся белыми вихрам молодого человека, улыбнулась одними глазами щедрому клиенту и, ссыпав в карман деньги, удалилась к стойке; молодой человек проводил её донельзя замученным взглядом и, расставив тарелки на столе, принялся за еду. Клерик тем временем занимался инвентаризацией притащенного молодым человеком мешка. К еде не притронулся. То ли не голоден был, то ли святым духом питался… клерики, они все такие, - тощие да мелкие, словно на одном божьем слове и живут.
- Руда… руда… еще руда… - Паренек фыркнул на каштановую прядь, свалившуюся на лоб. В мешке что-то звякнуло. – Кости. Чистить придется. Арк, ты говорил, что с гнумом познакомился. Так просто сказал, чтобы я отстал, или действительно навел контакт с мастером.
- Угу… - проворчал обладатель белокурой шевелюры и имени Арк. Взгляд его был прикован к тарелке. Жевал юноша медленно. – Будем с-сотрудничать. Только ему развернутся н-надо сначала. П-потом посмотришь что нашли, ешь…
Клерик на это только поморщился и выложил на край стола несколько пожелтевших от времени свитков. Сердце гнума, по слухам, выглядевшее как бухгалтерские счеты с косточками, неровно стукнуло; наметанный глаз торговца безошибочно определил в пергаментах пресловутые Свитки Остроты! Тем временем паренек извлек из того же мешка кусок замши.
- Ну хорошо. – сказал, осторожно заворачивая драгоценные манускрипты в тонко выделанную кожу. Чтобы не попачкались. – Предположим, он нас не обманет. Только я не верю в бескорыстность гномов. Что он хотел в обмен за свои услуги?
Беловолосый коротко глянул на своего спутника исподлобья и потянулся к плетенке с хлебом. Отломил кусок, макнул в подливку.
- М-мы поможем ему раскрутится, Кант. Не х-хмурься, я уже не тот д-доверчивый сопляк, каким был с-семь лет назад. Но выбора у нас н-нет. П-придется поверить. Иначе не выживем.
Кант проворчал что-то себе под нос и принялся упаковывать свитки в мешок. Арк снова принялся за еду. Разговор временно прекратился.
За окном уже сгущались сумерки. Эльфийки, закончив сытный завтрак, черными лебедями выплыли за дверь; орк долго переводил взгляд с беловолосого на его спутника, выбирая, с кем затеять свару, но так и не определился: клерик выглядел слишком хлипким, такого зашибешь ненароком – не оберешься проблем со стражей, а заевшись с кинжальщиком, можно было обзавестись смертельно опасным колотьем в боку. Мыслительный процесс утомил громилу настолько, что он, выхлебав остатки своего эля, умостил лобастую голову на пустую тарелку и задремал. В наступившей тишине было слышно, как бьется о стекло пчела – не из тех ядовитых чудовищ, что водятся в окрестностях города, а самая обычная, залетевшая в окно полосатая собирательница меда. Зачастившее дыхание притаившейся за стойкой девушки тоже не укрылось от чуткого слуха трактирщика.
- Два серебряных слитка, и я тебя не выдам, - тихонько прогундел он себе под нос, поглядывая на свело-пепельную макушку хуманки, и получил в ответ выразительно отогнутый палец и свирепый взгляд. Оскорбившись не на шутку, гнум огладил бороду и проблеял:
- Развелось же ворья на мою голову…
Вдруг трактирщик осекся, поджал губы. О Мафр, ну кто его тянул за язык! А если парень с кинжалом примет реплику на свой собственный счет?..
Реплику услышали. Причем оба, и клерик и его спутник. Нет, помилуйте, крыс везде хватает, - не тех что с хвостиками, а двуногих. Все расы славятся подобными «паршивыми овцами». Все профессии. Но вот почему то именно кинжалов считали самыми отьявленными ворами. Вероятно, за их умение определять «слепое пятно» в поле зрения монстров, что позволяло кинжальщикам подходить вплотную даже к самым опасным тварям. Особенно, если рядом с тварью лежит неплохо одетый полутруп…
Клерик прекратил рыться в мешке. Белобрысый перестал жевать. В сторону стойки уставилось две пары глаз, - серых и темно-карих, - от взгляда которых гному должно было стать крайне неуютно. Причем сразу.
В другой ситуации Арк промолчал бы. У него не было лихих друзей в качестве прикрытия, красноречием он и правда не отличался, - ну мало ли что гном имел в виду? Поди распознай среди любившего посверкать клинками сброда нормальную личность. Однако, сегодня Арк не был настроен глотать возможные оскорбления в свой адрес. Кроме них в таверне никого не было. Спавший в тарелке орк ни в счет. Значит…
Беловолосый коротко двинул тарелку от себя и принялся подниматься с лавки. Перчатки поэтапно занимали свои места на его руках и Кант, при виде этого неторопливого облачения, беспокойно заерзал на своем месте. Взгляд его заметался от стойки к напарнику и обратно.
- Слушай, не горячись… - забормотал паренек, изо всех сил стараясь придать голосу как можно больше беспечности. – Ну мало ли что он сказал, может его обидел кто, теперь он и крысится на всех… что ты как я не знаю, в самом деле… выкинут же, опять в поле ночевать…
- Обидел… - задумчиво повторил Арк, затягивая пряжку у локтя. – В-вот сейчас мы и узнаем, кто его об-бидел. И п-почему. Если за д-длинный язык, - то и я обидеть м-могу…
Гнум обиженным быть не хотел, и пока кинжальщик экипировался, наспех прикидывал возможные пути спасения. Кликнуть стражу? Не-ет, душегуб добежит быстрее. Смотаться, пока цел? Некуда – дорогу к кухне загородила распроклятая девка, из-за которой и приключился конфуз; полуобернувшись к трактирщику, она молча показывала небольшой, но крепкий кулак. Глазки бородача забегали из стороны в сторону. Выбрав из двух зол наименьшее, он протараторил.
- Я не про вас, сударь, вовсе даже не про вас, сидит тут одна, забралась и сидит… - на последнем словом корявый перст держателя заведения наставился на побледневшую, еще ниже пригнувшуюся девушку.
- Чтоб тебя орки на соломе драли, - сдавленным шепотом пожелала она, окончательно выйдя из образа благородной защитницы обездоленных, и на корточках передвинулась поближе к краю стойки.
- Держите ее! – азартно заверещал гнум, подпрыгнув на месте.
- Что? – не понял Кант.
- Кого? – не понял Арк, но, в отличие от клирика, в роли наблюдателя за балаганом не остался. Пошел к стойке, недоверчиво поглядывая то на верещавшего дедка-коротышку, то на пространство за стойкой, куда указывал гнумский перст-сарделька. Кстати, кольцо на «сардельке» было очень даже неплохим. Определенно, гнум не бедствовал. И бежать, как того ожидал беловолосый, никуда не собирался; удерживая бочонкообразный силуэт кабатчика в поле зрения, молодой человек положил руку на кинжал, - на всякий случай, - и, оперевшись бронированной ладонью о полированную столешницу, осторожно перегнулся через стойку.
Да так и застыл, словно его молнией темноухого тамплиера в темечко шарахнуло, - аккурат в тот момент, когда встретился с засевшей в ногах у гнума девицей взглядами. Гнум ожидал чего угодно, - но наверняка не такой реакции. Должен же кинжальщик хоть что-нибудь сказать, чай не путану с её свитой по ту сторону стойки обнаружил!
За кинжальщика сказал клирик. На месте Канту явно не сиделось, вот и подобрался поближе; рассмотреть что либо за широким Арковым плечом было делом весьма проблематичным, так что Кант зашел сбоку, встав в проходе, тем самым окончательно перекрыв девице пути к отступлению.
Что характерно, клирика тоже малость переколбасило. Но не так, как беловолосого, - это сто процентов. Оно и понятно, почему, - уж коли вспомнили злое заклинание Lighting Srike, то у святых отцов защита супротив магии от природы куда более развитая.
- Эви? – то ли спросил, то ли констатировал клирик с донельзя глупым выражением на лице. Арк моргнул. Обалдение на его лице мало-помалу сменялось недоверием, в котором уже сейчас можно было различить признаки грядущего шторма, - да такого, какого маяк на мысе Говорящего Острова еще не видывал!
- Уже двадцать лет Эви! – ответила девушка с вызовом, не особенно убедительным из-за ее радостно-испуганного взгляда, который только мельком зацепил клерика и уткнулся Арку в лицо. Светловолосая медленно выпрямилась, оказавшись всего на полголовы ниже кинжальщика. Теперь, когда они стояли совсем рядом, нетрудно было выявить родственное сходство: густой загар, золотисто-медный у девушки и светло-бронзовый у охотника за сокровищами, резковатые гармоничные черты – различались только глаза. У Эви они были глубокого синего цвета.
- Попался, бродяга… - медленно, но верно она переходила в наступление, игнорируя тяжелый прищур Арка. – Пока найдешь нужного человека в этом проклятом городе, стопчешь не одну пару ботинок. Мать бы тебя и не узнала… зарос, как пират, и не брился уже дня три, да? Но я бы тебя ни с кем не спутала, даже если б ты отрастил бороду, как у этого, - не оборачиваясь, Эви ткнула пальцем в гнума, ошалевшего от такого поворота событий. Вдруг ее тон резко переменился с сердитого на виноватый: - Семь лет, Арк… Чтоб меня гоблины съели, семь лет… Кто бы выдержал столько?
Арк молчал. Взгляд его медленно опустился с лица девушки на её одежду, выцепил витую рукоять стилета и следом за взглядом окаменела и небритая морда беловолосого. Кант очень хорошо знал, в каких случаях у его спутника заостряются скулы и отвердевает линия рта. Арк всегда менялся во время охоты. Или перед поединком. Одним словом, - перед дракой.
Однако, не будет же он…
- Ну вот и замечательно, что мы все тут встретились! – Клирик на правах самого умного поспешил разрядить обстановку. Грэн Каин его знает, что сейчас происходит в Арковой голове, но лучше, чтобы гулявшая там мысль не оформилась до конца. – Кабатчик, три кружки пи…
Кант не успел.
- В-выдержал, значит… - Арк медленно выпрямился. Снял руку с кинжала, - только для того, чтобы опереться ладонью о стойку, враз став похожим на орка-вышибалу, нависшего над столиком неплательщиков. – И т-ты, значит, решила меня п-повидать. Ага… Вот только мне к-кажется, что ботинки ты стаптывала не в г-городах. А к-кинжалом наверняка вытягивала из нужного ч-человека необходимые сведения. М-мантикора у тебя, смотрю… Может объяснишь мне, зачем всё это?
Эви заложила руки за спину и вскинула голову, словно подставляя загорелое лицо под удар. Но глаза у нее были не как у ждущей пощечины, - радость из них никуда не девалась.
- А что, мне надо было отправляться в Дион в длинном платье, с закрученной на затылке косой и с пирожками в корзине? Нежить, встреченную дорогой, этими пирожками и угощать? Нет уж… Лучше кормить их железом и серебром, быстрее отстают. Будь уверен, раз я сюда дошла, то кинжал у меня не только для красоты. И вообще, почему тебе можно, а мне нельзя?..
Голос светловолосой девушки мало изменился за прошедшие годы. Точно таким же тоном она произносила эти слова, когда Арк в непогоду выходил в море – вынимать сети с уловом.
- Да потому чт… - Арк метнул быстрый взгляд в адрес гнума, начавшего проявлять неподдельный интерес к разворачивавшейся сцене под названием «Встреча близких родственников». Гнум моргнул; Кант перехватил взгляд Арка и незамедлительно оккупировал кабатчика тонной вопросов на предмет свободных номеров и расценок за постой. Почуяв запах денег, гном незамедлительно поменял сферу интересов; в самом деле, скандалов и на рынке можно насмотреться.
Однако, даже при таком раскладе, выяснять отношения при посторонних, - Кант, хоть и товарищ, в подобных делах тоже был лишним, - Арку уже не хотелось. Он коротко мотнул головой в сторону двери и первым пошел на выход.
На улице уже успело стемнеть. Охотничья деревня, - так назывался тот небольшой, прилепившийся к скалам городок, который облюбовали наши приключенцы. Почему здесь? Потому что цены в гостиницах и трактирах ниже, а до охотничьих угодий Зачарованной Долины и Водопада Ангелов, - ближе. Да и тихо тут, спокойно, - никаких тебе расфуфыренных богачей, разъезжавших по Адену и Гирану на ручных драконах.
По крайней мере, подумалось Арку, тихо и спокойно тут было до сегодняшнего вечера.
- Да потому что здесь все с-совсем не так, как дома, - негромко и досадливо обронил он, когда девушка вышла следом за ним. – П-потому что здесь другие законы и то, что т-ты дошла аж досюда, я считаю чистой воды везением. Тебя могли убить еще в Д-дионе. Ограбить. П-подставить. Ты везучая, сестра, но в-везение рано или п-поздно кончается. И п-потом… мать знает, что ты ушла меня искать? О ней ты п-подумала?
- Кто бы говорил, - огрызнулась Эви, посерьезневшая и хмурая. Встретились – хорошо, но такого приема девушка не ожидала. Взглянув на брата исподлобья, она продолжила: - Мать все распрекрасно знает. Я ей оставила записку. Дома все равно ни на что не гожусь, работница из меня так себе… веришь, за семь лет не научилась как следует готовить, зато на ножах обошла всех парней на Острове. Убить, ограбить… - не выдержав, она грустно усмехнулась. – Я не первый день в дороге, Арк. Знаешь, сколько я тебя искала? Не знаешь… Везение тут ни при чем. Это уже опыт.
Девушка помолчала и негромко, с уверенностью в себе договорила:
- Три недели ношусь по всему Адену, шутка ли…
- С-сколько? – В первый момент Арку показалось, что он ослышался. Да какой может быть опыт за три недели, когда он мотается по этому проклятому материку уже семь лет и до сих пор всего узнать не успел! Некоторое время беловолосый взирал на свою собеседницу с выражением глубочайшего изумления на лице. Потом не выдержал, - потянулся к лицу. Своему. Ладонью к щеке; короткая, светлая, почти неразличимая в аденских сумерках щетина отчетливо хрустнула под дубленой кожей латной перчатки. Вот ведь не было печали, и тут нате вам… и что с ней, такой боевой, теперь делать? Всех парней она на ножах обошла, видите ли. Да деревенские парни только и знают, с какой стороны у ножа рукоять! Не-ет, эдак её, такую уверенную в себе, точно прибьют. И не будет матери счастья в виде внуков… на себе Арк уже давно поставил крест, так хоть эта дурында… Ведь всем хороша, - и фигурой, и лицом, а то что готовить не умеет, - так научиться не проблема.
Арк оставил щеку в покое. Слова посыпалисьь отрывисто, - словно удары молотка по наковальне.
- Так. Сегодня ночуешь здесь. Завтра с утра п-поедем в Глудин, там я тебя с-сажаю на корабль, и ты п-плывешь домой. Всё, навоевалась. А т-теперь марш в постель. К-кант наверняка уже обо всём договорился.
Эви навалилась плечом на бревенчатую стену таверны, посмотрела поверх плеча брата на далекие зубцы гор. В темноте было не разобрать, что выражает ее лицо, но голос зазвучал глухо и раздраженно.
- Я не вернусь домой. Пойми ты, Арк, мне уже не тринадцать лет. Я взрослая. Сама могу решить, что мне делать, где жить и с кем. Ты что – решил, я буду тебе обузой? Вот еще… У меня есть деньги. Представь себе, довольно много. Сам-то подумай, что мне делать на Острове? Выскочить замуж, нарожать детей? Не хочу. Не сидится мне на одном месте.
Она, помедлив, украдкой бросила взгляд на охотника за сокровищами. Столько лет не виделись… Изменился? Да. И хорошо, если только внешне. А вдруг успел напрочь забыть о сестре и теперь думает, как избавиться от неожиданного сюрприза?
Он думал. Еще как думал. Эви, может, выросла и изменилась внешне, но внутренне, - это подтвердилось только что, - как была, так и осталась упрямой и своенравной. Репей. Сама не отцепится, с глухой тоской подумалось Арку, невидящим взором провожавшему громыхавший мимо таверны патруль. Хоть в мешок сажай, как кошку.
- Да, ты можешь, - глухо сказал он, искоса глянув на стоявшую рядом сестру. – В-взрослая, да. Только п-по моему, родители не заслужили такой участи, - стареть и умирать в… в одиночестве. Я м-могу вас всех обеспечить. В-возвращайся домой, Эви. Ты нужна им. Здесь ты не нужна никому.
- Отец уже умер, - тихим бесцветным голосом произнесла девушка. Хотела по-другому, не так - в лоб, но последняя фраза оглушила ее, как удар тяжелой дубиной, и ответ вырвался сам собой. – А для матери будет лучше, если я, как ты, стану присылать ей деньги. Не нужна – ну и ладно. Не пропаду.
Если б не волосы, шевелящиеся на ночном ветру, она могла бы показаться неживым манекеном. Лицо закаменело точно так, как недавно у Арка, а взгляд, уставившийся в одну точку, стал злым и отчаянным.
- Бывай, брат.
Девушка отстранилась от стены, шагнула в темноту. Медленно, неуклюже, будто ждала, что ее вот-вот окликнут.
Её не окликнули. Под каблуком оставшегося за пределами поля зрения Арка скрипнул мелкий камешек и в следующее мгновение Эви почувствовала, как на локте её смыкается твердый металл латной перчатки.
- Стой… - Арк почти сразу же убрал руку. Подвигал шишками желваков на скулах, коротким кивком указал в сторону двери. – Я же сказал, сегодня ночуешь т-тут. Не д-дури. Куда ты пойдешь на ночь г-глядя, по незнакомому городу? Решила всп-помнить детство, поиграть в «Я уйду, а вы оставайтесь»? Н-ничуть не повзрослела. Иди, К-кант наверняка догадался два н-номера снять.
Эви обернулась, заглянула ему в глаза и, натолкнувшись на мрачный решительный взгляд, сделала неуверенный шаг в направлении таверны.
- Ладно, - сказала она, не зная, радоваться или давать волю досаде и злости. – Но если ты думаешь, что можешь мне указывать, ошибаешься. Сегодня я ночую тут. Завтра – где захочу, понятно тебе? А через год я куплю матери дом в Глудине. Можешь смеяться, если это похоже на шутку. Канта тоже повесели… вы с ним, я смотрю, не разлей вода. – Девушка отвернулась, подбросила носком сапога плоский кусок щебня. - Поэтому я здесь лишняя?
- Да да, п-понятно… - отрывисто проворчал Арк и почти втолкнул девушку обратно в помещение. Смеятся не стал. Ни над изьявлением желания купить дом в Глудине, ни над замечанием по поводу их с Кантом отношений. В первом случае их с сестрой мысли удивительнейшим образом совпали; Арк и сам подумывал о том, чтобы перевезти родителей с островов на материк. Глудин, - тихое место, к тому же отец в нем прекрасно ориентируется. Вернее, ориентировался… Известие о его смерти опечалило, но не слишком. По мнению Арка, мужчина должен всеми силами стараться себя реализовать. А не сидеть и ждать, когда боги пошлют ему сыр с маслом и не напиваться от того, что это не происходит. Да, и близких в своих неудачах не винить. Арк почти всегда был у старика «немым дебилом», дочь «безалаберной пацанкой», а мать «портовой шлюхой, потратившей себя на других и оттого неспособной зачать нормального ребенка вовремя». Последнее высказывание Арк не понимал, но мать огорчалась. Сильно. Надо будет обязательно её перевезти, подумалось ему с новой силой. Тут ей будет проще.
В случае с Кантом… ну да, о нравах священнослужителей ходили разные слухи. Однако за Кантом склонностей к представителям одного с ним пола не наблюдалось. – Д-для него все лишние, кроме его книжек, - беззлобно отшутился Арк, закрывая дверь. Клирик сидел у стойки. С мешком, кружкой пива и гномом в качестве слушателя, в чьи волосатые уши Кант довольно сноровисто вливал проповедь о вреде богатства.
- Истину глаголю вам, сойдите с пути греховного, раздайте все бедным и познаете неземное блаженство с милостью божьей, - безо всякого энтузиазма вещал пророк, перемежая фразы глотками. Гном покладисто кивал, по ходу дела пересчитывая выручку и явно не собираясь сходить с «греховного пути». Услышав стук двери, клирик прервал свой монолог и ловко перекинул Арку ключ с привязанной к ушку деревянной биркой.
- Это для Эви, - пояснил, отсалютовав девушке кружкой. Улыбнулся. Кант вообще не выглядел на свои двадцать пять. Особенно когда улыбался. – Комната в конце коридора, справа от окна. Арк, я с тобой кой-о-чем переговорить хотел.
- Угу… - буркнул беловолосый и сунул девушке ключи. Помрачнел. Видимо, намечавшаяся беседа была продолжением уже имевшего место быть разговора, имевшего под собой не самую приятную тему для обсуждений.
- Угу, - повторила за ним Эви, имея в виду, что насчет Канта и комнаты она все поняла. В мыслях у нее был такой же сумбур, какой бывает на центральной площади Гирана в базарный день, - звенела острыми мечами обида, выставляла стальной щит безнадежность, подкатывалась под ноги растерянность. Девушка без выражения посмотрела на гнума, высоко подкинула в ладони ключ и поймала его с ловкостью, которая говорила о приличной сноровке в обращении с такими предметами. Упрямство и гордость хором шепнули, что надо подняться наверх, но возмущенный глас пустого желудка сказал свое веское слово, и Эви, резко крутанувшись на месте, подошла к стойке. Наклонилась, побарабанила по исцарапанной полировке коротко подстриженными ногтями. – Есть хочу, - сообщила она в никуда враждебным тоном. Гнум, лишенный душеспасительных бесед, просеменил на рабочее место.
Есть так есть. Пока гном, - лично, ибо официантка-полуорка уже успела уйти домой, - сооружал для «молодого ворья» ужин и подавал его на стойку, Арк сходил к столу за собственной, недоеденной порцией. Принес, поставил, уселся между сестрой и приятелем. Пресек попытку Эви расплатится, звякнув о полировку потертой монетой, которую гнум незамедлительно попробовал на зуб. В лицо сестры при этом старался не смотреть. Зачем? И так понятно, что её подобная выходка со стороны старшего брата заденет, - но самостоятельной она будет только вне его присутствия. Пока она с ним, - он за неё в ответе. Хотя бы перед матерью.
Кант отхлебнул еще пива, - кстати, клирик удивительнейшим образом умел пить, не пьянея, при этом утверждая, что алкоголь его святую душу просто не забирает, - и принялся за изложение диспозиции. Присутствия Эви он не стеснялся совершенно, ибо ничего секретного в разговоре не было; речь зашла о стартовом капитале, закупке амуницией и поиске гильдии, под крылом которой они оба, - и Арк и Кант, - смогут сэкономить массу денег и массу же денег заработать. При поддержке гильдии, разумеется. Опять же, отпадет потребность в услугах левых гномов, которые себя без наживы нипочем не оставят. Арк ел, молча слушал. Изредка кивал; невооруженным взглядом можно было заметить, что думает беловолосый о чем-то своем. И уж явно в его мыслях не было стремящихся наживиться гномов, пополнения Кантовой библиотеки и поисков необходимой для нормального существования амуниции.
Жадность, с которой Эви набросилась на еду, говорила о долгой вынужденной голодовке. Девушка нетерпеливо мотнула головой, отбрасывая с лица пепельные пряди, пристроила тарелку между локтей и на пару минут почти забыла о своих неприятностях. Почти. Изредка она все-таки поднимала глаза на сосредоточенное лицо Арка и косилась на разглагольствовавшего Канта, не особенно вникая в суть его слов. Гнум, питавший к девушке ответную неприязнь, малость смягчился, оценив аппетит молодой южанки. Еда все-таки стоит денег, а кто платит, дело десятое.
Сама Эви не считала это десятым делом, но брату не возразила. Она уже поняла – лучше промолчать и сделать по-своему, потому что в открытом споре Арк все равно не уступит. Два сапога пара… Одним словом, родственники. Вот обнаружит бродяга в кармане или в походном мешке уплаченную за ужин сумму, поймет, что опекать ее бесполезно. Она уже не ребенок и умеет зарабатывать деньги… интересно, что сказал бы будущий иерофант Энкантадор, а пока что безвестный клерик Кант, о некоторых способах, которыми Эвиана пополняла свой кошель.
Спрашивать его об этом девушка не собиралась.
Когда тарелка опустела, Эви несколько секунд смотрела на блестящее глиняное дно, потом перевела взгляд на сотрапезников и хмуро предложила:
- Выпьем на радостях за встречу, а?
- А давай, - легко согласился безвестный клерик Кант, звякая о стойку монеткой достоинством в две пивные кружки. Арк к предложению выпить остался безучастен. – Сие, конечно, грех великий, но видит всемогущая Эйнхазад, не за-ради праздности поднимаем кубки. Эх, Эви, а я ведь помню, как ты к нам в церковь забегала. Коленки у тебя тогда были…
- Я бы не советовал тебе п-пить, - Арк поднял голову от тарелки и впервые за все то время, пока длилась вторая часть ужина, взглянул сестре в глаза. – Сам не пью… Н-не спорь хоть раз, п-просто послушай меня. Д-дома будешь пить что хочешь. Т-тут не надо.
Он мог бы рассказать о том, что охотник за сокровищами, у которого с похмелья трясутся руки, - плохой охотник. Он мог бы рассказать о том, что кинжальщик, у которого зверье в глазах двоится, - мертвый кинжальщик. О том, что происходит за пределами города, отчего порой очень хочется напиться в хлам, лишь бы не вспоминать, как орава головорезов походя приканчивает просто подвернувшегося им по пути добытчика. Всего этого Арк говорить не стал. Ибо значило это то, что он поверил в серьезность намерений Эви. В то, что она станет подобной ему искательницей приключений. Подвергнет свою жизнь риску. И, в конце-концов, сложит свою белокурую голову в каком-нибудь некрополисе… где и сгниет на радость обитающим там тварям… От мыслей этих захолодело внутри; Арк сморгнул и снова уставился в тарелку. Ну уж нет. У него осталось не так много близких людей. Он не смог вытащить из житейского болота отца, так спасет хотя бы сестру. Для матери, которая безумно любит Эви. И для себя, любившего её не менее сильно, чем мать.
- У меня и сейчас коленки…
По губам Эвианы ползала кривоватая, нервная усмешка. Сама она не задумывалась о том, что будет дальше: ведь столько лет тянулась за братом, лелея мечту стать таким, как он, и ходить по одной с ним дороге… а теперь? Планы рухнули, как прогнившее до сердцевины дерево. Она, дочь старого пьяницы, никогда не тянулась к выпивке, но сейчас желание поступить по-своему вкупе с желанием залить горе выступили дуэтом.
- А ты почти не изменился, Кант. Будто вчера виделись… Что будешь, пиво или вино? – слов Арка девушка словно и не услышала.
Профиль беловолосого неприятно отвердел; закинув в рот последний кусок хлеба, Арк поднялся. Сгреб со стойки ключи от их с клириком номера, подхватил за горловину мешок. – Кант, завтра рано встаем. Чем д-дольше п-просидишь, тем тяжелее тебе будет.
И ушел наверх. Не прощаясь. По всей видимости, подобное случалось и раньше; пробурчав в ответ нечто утвердительное, клирик запил свое согласие остатками пива и грохнул донышком кружки по столу. – Не обращай на него внимания, - сказал, приподнимая опустевшую посудину и тем самым давая понять, что мешать пиво с вином не намерен. С чего начали, тем и продолжим. – Он после рейда всегда не в себе. Сегодня еще нормальный, а так по полдня отлеживается, даже при условии, что я его лечу. Напряжение, о двоих думать приходится, говорит…
Речь Канта текла легко и непринужденно. Свой в доску парень, которому так и хочется открыть душу, - о да, Кант умел быть таким. Он умел быть тем, кого в нем хотели видеть. Оттого почти никто не знал клирика таким, какой он есть на самом деле. Вот и сейчас, - поди пойми, то ли просто треплется, то ли понял опасения напарника и теперь трижды обходными путями наставляет заблудшую душу на путь истинный.
Мрачным взглядом Эви задвинула за стойку гнума, который, притащив поднос с заказом, крутился поблизости и растопыривал мохнатые уши в надежде услышать что-нибудь интересное. Затем девушка подтянула к себе кружку, глотнула горькое пиво и, незаметно поморщившись, посмотрела на Канта, стараясь не думать о затихающих наверху шагах – поступь Арка была удивительно легкой для человека его сложения, но эта таверна с ее скрипучими половицами наверняка застала войну богов и гигантов.
- Где был рейд? – деловито спросила Эви, тряхнув головой. –И чего это вам вздумалось сразу после него рано подрываться и снова идти на дело?
- Так известное дело, с утреца на рынке торговля лучше всего идет! – пояснил священнослужитель, после чего подмигнул вконец ошалевшему гному и украсил свое безбородое, мальчишечье лицо шикарными пенными усами. Гнум, пробурчав что-то о конце света, когда святые отцы начнут картошкой торговать, посгребал опустевшую посуду и утянулся на кухню. Да, сидеть на рынке приходилось. Однако, Кант не придавал этому факту большого значения. С его точки зрения, настоящий священнослужитель должен повидать жизнь со всех сторон. Иначе как утешать приходящих на исповедь, не вкусив того же плода? – А рейд… Эви, ты же меня знаешь. Я монах, а не следопыт. Куда там твой брат меня заводит, понятия не имею, сам в трех колоннах заблудится могу. Кстати, а чего это тебя в странствия потянуло? – Кант утерся. Улыбнулся так, что любой на месте Эвианы незамедлительно захотел бы покаяться во всем, чем только можно. – Жаждой наживы ведома, али мир со всех его неприглядных сторон узнать взалкалось?
Несмотря на невеселый настрой, Эви не сдержалась и фыркнула в пену, выдув из нее белоснежный клок. Когда Кант, с виду мальчишка мальчишкой, начинал разговор в манере долгобородых священников из храмов Эйнхазад, губы поневоле растягивались в ухмылке.
- И то, и другое. Я вообще не понимаю, почему убила столько времени на Острове… Ведь не люблю просиживать юбку, то есть уже штаны, на одном месте. Избегала наш клочок земли вдоль и поперек, веришь, нет – нашла старый пиратский клад… правда, его кто-то уже нашел до меня, поэтому трофеем достался один ржавый сундук. Еще мать нудит… Ты